Универсален свободный рынок или нет?

Сторонники государственного регулирования часто говорят, что экономическая свобода вредит национальным интересам и представляет опасность для культуры. Однако это может быть верно только в том случае, если рынок представляет собой идею с конкретной культурной принадлежностью. Таким образом можно поставить вопрос об универсальности свободного рынка для различных культур.

Рыночные механизмы универсальны и действуют везде одинаково — приносят рост благосостояния общества в силу того, что позволяют людям свободно договариваться о взаимовыгодном обмене благами между собой. В этом отношении люди на всей планете действуют одинаково, а цена каждого блага формируется на основании субъективных соображений этих экономических агентов. Свободный рынок — не национальная идея, это объективно существующий и функционирующий экономический механизм. Индивид лучше знает о своих потребностях, а предприниматель (ключевая фигура в рыночной экономике), ориентируясь на цены (которые есть не что иное, как информация о потребностях), оперативно предлагает для этих потребностей удовлетворение.

В отличие от рыночной экономики, плановая экономика не может оперативно реагировать на потребности. Централизованная директивная плановая экономика может произвести достаточно базовых благ, но не может эффективно их распределить на локальных рынках, потому что не знает о потребностях на местах без рыночных цен (информации). Это можно обойти только путем приватизации розничной торговли, то есть предоставив сбыт товаров, произведенных государством, частной торговле. Однако производить базовые товары недостаточно, ибо у человека есть потребность в развлечении, культуре, технике и т. д., а для этого нужно предпринимательство, которое не просто создаст такие товары, но и сделает их разнообразными (отвечающими вкусам потребителей). В этом отношении в дело вступает культурная составляющая.

У каждого народа есть своя культура, которая может вносить свой отпечаток на внешние проявления рыночной свободы, на внешний вид товаров и даже на их эргономику. Помимо культуры, в отношениях между экономическими агентами роль играет история и институты. Три этих начала взаимосвязаны и незаметно воздействуют на рыночное поведение агентов постоянно. Каким образом? Посмотрим на примере Америки, Европы и Азии.

Так, мы можем сослаться на деловой менталитет США, в котором большую роль играют юристы и менеджеры. Этому есть свои исторические и институциональные причины. Влиятельность менеджеров в США вызвана особенностями владения акциями компаний. В Штатах большая часть компаний принадлежит широкому кругу собственников, причем у сотен акционеров совсем небольшая доля акций. Следствием стало увеличение влияния менеджмента на управление компанией, поскольку не имея крупного акционера, имеющего возможность лично управлять компанией и заинтересованного в этом, власть концентрируется в руках менеджеров, которые могут не владеть ни одной акцией. В то же время, США — это все-таки очень молодая страна, где за чуть больше 200 лет не могли сформироваться такие традиционные институты, как в Европе или Азии. Это и является причиной «индивидуализма» американцев — не потому что они такие закоренелые индивидуалисты, а в силу того, что опыт коллективных взаимоотношений там слабый.

То ли дело Европа, чьи институты формировались тысячи лет в ходе бурно развивающихся событий (в том числе постоянных военных угроз, не знакомых американцам). Разумеется, современная деловая этика Европы не может рассматриваться в отрыве от исторической действительности и последняя оказывает влияние на внешние проявления рыночной свободы европейцев, которые могут показаться сторонникам радикального индивидуализма «левацкими». Так, в европейских странах сильное влияние на деловые отношения оказывают рабочие организации. Ясное дело, появились они не вчера, ведь рабочие гильдии существовали в Европе сотни лет и особенности их функционирования накладывали свои отпечатки на экономическую деятельность, хотя бы своей системой строгих правил и иерархии. Социальная ответственность крупного бизнеса — очень популярное словосочетание — тоже часть европейской истории, поскольку христианское мировоззрение формировало доброжелательное отношение к щедрым богачам, которые ради политической популярности очень много своих средств вкладывали в социальную инфраструктуру — и здесь есть даже эхо еще римских времен, где политики не получали баснословные зарплаты, как сейчас депутаты в России, а наоборот, еще платили крупные суммы, что было положено по их статусу.
Таким образом, в Европе есть очень богатый опыт взаимоотношений в обществе между корпорациями, самоорганизациями, гильдиями, а в США такого опыта нет в силу вполне объективных причин. Ведь Штаты основаны индивидуалистами в условиях избытка свободной земли и длительной слабости центральной власти. Европа же развивалась в условиях «тесноты», постоянных внешних угроз, наличия единого духовного центра и развитой иерархии, что не помешало ей стать цивилизацией права, а иначе и быть не может для народов, чьей основой является Античность и христианство (и это верно в т. ч. для России, которая неизбежно является частью Европы), в которых юридическая точность и естественное право играют определяющую роль в построении институтов. Хотя широко распространенные неформальные отношения имеют место — в силу развитости коллективных институтов (особенно в Италии, Франции и Испании).

Что там говорить, если даже архитектурными доминантами городов в Европе по-прежнему остаются церкви, а в США старинных огромных соборов, строившихся сотни лет, просто никогда не было. Там доминантами служат небоскребы. Это даже не вопрос менталитета, потому что американцы христиане не меньше европейцев, а вопрос истории. И в США никогда не было торговых площадей вокруг храмов и торговых складов в самих храмах, как в Европе (включая Русь), т. е. даже экономические центры там формировались иначе.

Теперь что касается Азии. На самом деле, Азия очень большая и нельзя ставить в один ряд Китай, Корею, Монголию и Японию. Скажем, в Японии, как вы наверняка знаете, по крайней мере до недавнего времени увольнение сотрудников не приветствовалось. Японская компания — как семья, работодатель — как отец (т. н. «ояката»), который должен заботиться о своих работниках-детях. В Южной Корее совершенно нормальны посиделки в караоке после работы, где начальник и подчиненные общаются как равные, пьют и поют (мне сложно представить такое в России). В Китае ситуация сложнее, так как страна прошла через период коммунистического террора и понесла урон от уничтожения коммунистами культурно-институционального наследия и носителей традиционных отношений (горожан, интеллигенции, аристократии). Поэтому там рыночные отношения внешне проявляются через единственное сословие, которое спаслось от маоистов — крестьян. А прагматичные крестьяне меньше всего склонны к сентиментальности и плохо знакомы с традициями городской жизни — поэтому наблюдателям кажется, что в Китае «дикий капитализм». Отчасти так и есть.

Примеров таких исторических и институциональных отличий можно приводить множество, главное здесь — рыночные механизмы сами по себе работают одинаково что в США, что в Европе, что в Азии. Кредитная экспансия, регулирование цен, протекционизм, национализация, валютные ограничения и т. п. одинаково приведут к искажениям рыночного механизма на всех континентах, а высокие гарантии прав собственности и жизни одинаково будут вести людей любой культуры к процветанию. Одно мне точно ясно — что бы ни говорили противники экономической свободы о вреде последней для культуры народов, все это не соответствует наблюдаемой действительности. Экономическая свобода не только не вредит культурным особенностям, но помогает их сохранению и развитию.

Другое дело, что само по себе понятие «национальные интересы» располагает к широкой и вольной трактовке. На практике под вывеской политики в «национальных интересах» стоит самый обычный авторитарный режим, который торгует «ценностями» и «духовностью». За примерами далеко ходить не надо, вы и сами их прекрасно знаете. Если в национальных интересах ограничивать собственных граждан в выборе товаров и технологий, то это уже не интересы, а мазохизм. Совершенно не понятно, как в таких условиях граждане могут создавать собственные производства: своих технологий и оборудования нет, а принять зарубежный опыт равносильно путешествию через лабиринт ограничений и запретов. В этом случае государство берет на себя роль модернизатора и драйвера экономики — организует крупные национальные проекты и привлекает в страну иностранный капитал через кулуарные соглашения. Но в данном процессе участвует очень ограниченный круг экономических агентов — крупные государственные и около-государственные корпорации. Нетрудно сделать логичный вывод: «национальные интересы» здесь подменены интересами узкого круга избранных. Этот социально-экономический строй — современный гибрид госплана, который допускает частную розничную торговлю, частный сервис, небольшое частное производство, но полностью контролирует банковскую сферу, тяжелую промышленность, сырьевые ресурсы и их сбыт за рубеж, импорт товаров.

Особых успехов в росте и развитии экономики при такой конфигурации нет (в среднем темпы роста ВВП в 1–2% для развивающейся страны, что очень мало), потому что богатство уже сосредоточено в руках тех, кто определяет «национальные интересы», а значит эта верхушка не заинтересована в переменах, неизбежно происходящих в условиях роста экономики. Рост экономики порождает многочисленный средний класс, а с ним приходят проблемы для стабильности таких режимов, выражающиеся в следующем:

1. Средний класс имеет высокую политическую сознательность и хочет активно участвовать в принятии решений, поскольку его базовые потребности удовлетворены, а далее идут духовные, социальные и политические потребности.
2. Средний класс предъявляет спрос на разнообразные товары более высокого качества, более технологичные и дорогие. Вышеописанная нами экономическая система не в состоянии произвести такие товары, кроме как импортировать их, но она заинтересована в минимизации импорта для сохранения валюты.
3. Средний класс не зависит от государства и крупных корпораций, то есть не является их работником или иждивенцем, а значит, на него тяжелее воздействовать с целью принятия им нужного верхушке поведения.

Таким образом, режимы, прикрывающиеся «национальными интересами» и ограничивающие свободный рынок, на деле не действуют в рамках реальных национальных интересов, а только в своих. Эта проблема не решаема без перехода от одной социально-экономической модели к другой, ибо курс на «замораживание» конфигурации является системообразующим. Здравый смысл оставляет нам здесь только два варианта, что более всего соответствует национальным интересам:

I. Свободный рынок, где граждане страны, составляющие средний класс и независимые от крупных корпораций и государства, могут действовать в своих интересах, свободно приобретать технологии и реализовывать с их помощью на отечественном рынке собственные наработки.

II. Государственно-корпоративная «стабильность» — модель, в которой ключевые ресурсы и производства принадлежат узкой прослойке, импорт ограничен, а большинство населения является зависимым от государственных выплат и крупных банков, при этом уровень жизни его куда ниже среднего.

Думаю, вывод здесь очевиден.

Примечание: я запрещаю полное использование данного материала без моего разрешения. Если вы увидели эту статью на другом ресурсе, имейте в виду, что она была опубликована без моего согласия. Эксклюзивно для подписчиков Economics & History и моей страницы на Medium.