Как большевики уничтожали Церковь и как они ей проиграли
С самого начала своего существования марксистско-ленинская доктрина важнейшим элементом своего учения называла атеизм и борьбу с религией в любом её проявлении. Борьба против религии была борьбой за социализм. Поколения советских руководителей исходили из этих предпосылок и верно им следовали десятилетиями, все время своего правления Россией. При чем антирелигиозная борьба проходила в разном темпе в разные годы, в зависимости от внешних условий — большевики были страшными конъюнктурщиками и, сохраняя приверженность стратегии, постоянно меняли тактику. Однако результат однозначный — практически полное уничтожение православной церкви, прежде процветающей и многочисленной, к концу 1930-х годов, затем вынужденное по ряду причин, о которых мы поговорим ниже, восстановление некоторых позиций православия, затем снова гонения и, как итог, в новую эпоху истории России в 1991-м году православная церковь вошла, имея едва ли 10% дореволюционной мощи.
При написании этой статьи я ориентировался на данные Адриано Роккуччи из его книги “Сталин и патриарх”. Поэтому большинство цифр в статье взяты оттуда. Книга содержит очень богатый источник информации, её автор ориентируется на документы из архивов, поэтому рекомендуется к прочтению всем интересующимся темой отношений Церкви и большевиков.
До большевиков
Православие в Российской империи было основной религией большинства населения и крупнейшей церковью из всех автокефальных православных церквей. В 1916-м году в Российской православной церкви было 77727 церквей, часовен и домовых храмов, 478 мужских и 547 женских монастырей, 21330 монахов и 73299 монахинь, 117915 служителей церкви разного чина, 56 семинарий и 4 духовные академии (данные по А. Роккуччи “Сталин и патриарх”). Для сравнения, в конце 2017-го года у РПЦ было всего 36878 храмов и иных помещений для богослужения по всему миру (900 из них — в дальнем зарубежье), 462 мужских и 484 женских монастыря, 39414 клириков. Т.е. чтобы представить себе мощь православной церкви до Революции, недостаточно ориентироваться на современность, которая едва ли отражает роль православия в России, сопоставимого с имперскими временами.
Как менялась конъюнктура. Гонения на Церковь в 1921–1941 гг.
Изначально большевики рассчитывали победить православие нахрапом, наивно полагая, что последнее является жалким мракобесием и суевериями и их удастся легко уничтожить административными и силовыми методами. Сказывалось непонимание русского крестьянства — основного носителя православия в России той эпохи — преимущественно городскими выходцами большевистского руководства. Ленин рассчитывал просто перестрелять всех попов, пользуясь голодом в стране, о чем совершенно открыто писал:
“Для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и потому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления…Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий…Изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше”. (А. Роккуччи, “Сталин и патриарх”, стр. 42)
Искусственно вызванный красными голод на юге России в 1921–1922 годах был использован для наступления на церковников и оправдания этого наступления в глазах крестьян — большевики, под предлогом борьбы с голодом, изымали у Церкви ценности и другое имущество, на что верующие отвечали сопротивлением. Подобная реакция пропагандистами красных оккупантов трактовалась как нежелание делить тяготы с народом, как антинародная сущность религии, т.е. была большевикам только на руку.
Однако это не сильно помогло большевикам в борьбе с православием. Мешала и внешнеполитическая ситуация. Так, желая поскорее расстрелять патриарха Тихона, большевики завели на него дело и держали в заключении — что вызвало единую и бурную негативную реакцию со стороны западных стран и Ватикана, выступивших в поддержку патриарха. И так шаткое положение большевиков не стоило усугублять испорченной репутацией, по мнению партийных идеологов. Поэтому расправу с Тихоном постоянно оттягивали, до тех пор, пока он сам не умер от истощения в тюрьме.
Применялись мощные административные механизмы борьбы с церковью. Так, на верующих и попов нарочно вводили высокие налоги, лишали гражданских прав, они были “лишенцами”, лишенными избирательных прав и продуктовых карточек, чьи дети не имели права даже получать среднее и высшее образование. В школах такие дети подвергались издевательствам со стороны учителей. С 1930-го года 75% “нетрудовых доходов” священники должны были обязаны отдавать в казну. Содержание самих церквей постоянно дорожало — красные специально повышали налоги на помещения, на коммунальные услуги, страхование от пожара, расходы на охрану, чтобы верующие в итоге были вынуждены закрыть приходы. При этом по закону культовые здания отдавались в бесплатное пользование — но закон в руках большевиков работает избирательно и в одну сторону. Такие административно-фискальные методы сочетались с юридическими ограничениями деятельности религиозных организаций — изначально Конституция подразумевала возможность не только отправления культа, но и какой-никакой внешней, миссионерской, деятельности (пропаганды). В 1929-м году на XIV-м Всероссийском съезде советов была введена поправка в 4 ст. 1 раздела Конституции РСФСР 1925-го года, которая ограничила деятельность религиозных организаций только отправлением культа в пределах здания церкви, что лишило верующих возможности проповеди, не говоря уже о преподавании религии в школе или обучения новых священников. Юридически это звучало как “свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды”, после поправки стало звучать так: “свобода религиозных вероисповеданий и антирелигиозной пропаганды”.
Еще одной большевистской тактикой в войне с идеологическим врагом (а православие было, по сути, единственным опасным врагом большевизма на территории России) было разделение Церкви на враждующие между собой группировки, т.е. игра на накопившихся в православной среде противоречиях. Большевики активно способствовали расколам православной церкви на обновленцев, григорианцев, иосифлян и т.д. Возглавляемые Александром Введенским обновленцы, самая крупная организация раскольников под патронажем государства, взяли курс на поддержку советской власти и смогли получить значительную часть приходов в свое управление. Настоящая церковь уходила в подполье, священники арестовывались, храмы закрывались. Однако, несмотря на усилия по искоренению религии из общества, коммунистам не удалось выполнить заветы марксизма-ленинизма.
Согласно данным Московского отдела загс 1928 г. 57,8% рождений, 66,7% смертей сопровождались религиозными обрядами. 49% учащихся старших школ верили в Бога согласно опросам 1928 г. 120-ти тысяч человек. 23 мая 1929 г. Антирелигиозная комиссия ЦК ВКПб огласила цифру в 80% верующих в СССР. При чём даже 5–6% партийцев были подвергнуты взысканиям за соблюдение религиозных обрядов — религия существовала и в среде компартии.
Перепись 6 января 1937-го года, содержащая вопрос о религиозной вере, показала несостоятельность антирелигиозной политики коммунистов. Из 97 млн 521 тыс. опрошенных советских граждан 55 млн 278 тыс. человек (56,7%) объявили себя верующими. Из них 75,3% или 41 млн 621 тыс. человек назвались православными. Следует учитывать, что в обстановке постоянного террора многие наверняка ответили на вопрос о вере отрицательно ради своей безопасности. Намеченная на 1937-й год ликвидация религии из советского общества полностью провалилась, что и побудило большевиков действовать решительнее, чтобы раз и навсегда решить “окончательное преодоление религиозных предрассудков” (напомню, что в то же самое время в другой стороне тоже окончательно решали один вопрос).В то же время у Союза безбожников были серьезные проблемы. 10 из 13 изданий прекратили свое существование. Из 50 тысяч ячеек Союза, существовавших в 1932-м году, “почти повсеместно развалились” к 1937-му году. Из 7 млн членов за пять лет осталось 350–400 тысяч. Таким образом, даже в условиях гонений на веру, когда присоединение к атеизму предполагало различные социальные и экономические привилегии, народ предпочитал сохранять свою веру.
Репрессии 1937–1938-го года были призваны решить проблему засилья религии в обществе, поскольку предшествующие гонения и деятельность Союза безбожников оказались провальными. Репрессии были ужасающими. В одном только Бутово расстреляли 7 православных архиереев (всего там убили 20761 человека). Комиссия по реабилитации при Московском патриархате определила численность репрессированных за веру к 1941-му году в 350 тысяч человек. Из них арестовано 150 тысяч, 80 тысяч расстреляно. Другие данные (оценка рабочей группы по новомученикам РПЦ при Свято-Тихоновском институте) называют цифры убитых за веру за все время советской власти от 500 тыс. до 1 млн человек. К 1939-му году осталось менее тысячи открытых церквей — 97,6%, действовавших в 1916-м году, были закрыты, уничтожены или переделаны под склады (данные взяты у А. Роккуччи “Сталин и патриарх”, стр. 112–113). Большевики на удивление долго терпели верующих граждан, видимо рассчитывая на успех своей пропаганды. Когда их план провалился, лицемерие, маски пришлось сбросить и показать истинную натуру — большевизм начал убивать и взрывать. Репрессии продолжились в 1940–1941-м годах, после расширения СССР в Польше, Прибалтике и Молдавии. К 1941-му году на территории СССР, не считая новоприобретенных территорий, оставалось до 400 церквей, в 25 областях РСФСР не было вообще ни одного храма.
Начало войны страна прежде прекрасных белых колоколен встретила почти без единого их звона.
Война изменила всё — как изменились отношения Церкви и большевиков в 1943-м году
“Конечно, атеизм остается основой программы, мы от того, что религия — опиум, не отказались. Но надо мягче. Главное все-таки — пропаганда, разъяснение…согласно Конституции, у нас есть признание Церкви. Войны у нас с ней нет”. Михаил Калинин, председатель президиума ВС СССР.
Оккупация немцами больших территорий СССР стала началом религиозного возрождения на тех территориях, которые нацистам удалось захватить. Речь шла о тысячах церквей, которые заново были открыты. За годы оккупации СССР немцами, на территории, которая была им подконтрольна, по данным Совета по делам РПЦ около 9400 храмов заново начали работать, еще 60 монастырей заново заселились монахами и монахинями. Из них 2 тысячи — в России и 5,4 тысячи — на Украине. Разумеется, нацисты делали это не по доброте душевной, а в расчете использовать такой контраст для пропаганды и завоевания доверия у населения (в самой Германии и Польше христианство подвергалось преследованиям). Как бы то ни было, факт остается фактом — война стала причиной религиозного возрождения и советскому руководству, которое в 1943-м году уже стояло перед открывшимися перспективами территориального расширения, нужно было менять свое отношение к церкви.
Тем более, сама церковь показала себя во время войны с очень патриотических позиций, развернув широкую деятельность в оказании помощи раненым, собирании средств для фронта (300 млн рублей) и даже смогла профинансировать создание целой танковой колонны им. Дмитрия Донского. Кроме того, уход верующих в подполье сильно осложнял задачу по борьбе с религией и угрожал советскому строю — религию почти невозможно стало контролировать. Поэтому в сентябре 1943-го Сталин лично встретился с тремя православными иерархами, обговорил условия, поинтересовался нуждами церкви и приказал подчиненным обустроить все для возобновления деятельности церкви в тех рамках, которые были заданы встречей. Затем оставшиеся в живых после репрессий иерархи избрали патриархом Сергия — вопреки домыслам тех, кто называет нынешнюю РПЦ “сергианской”, уже давно числившегося среди наиболее вероятных преемников почившего патриарха Тихона.
Отношения с Церковью с 1943-го года регулировались Советом по делам РПЦ под руководством Георгия Карпова, нацеленного на построение с патриархом доверительных и благоприятных отношений и предотвращение перегибов местных властей против верующих (за что при Хрущеве Карпова будут обвинять в намеренной работе на церковников). Политика большевиков теперь была диаметрально противоположна 1930-м годам. Вместо раскалывания Церкви на секты, государство всячески старалось объединить все русское православие под властью московского патриарха, одновременно способствуя укреплению его влияния по сравнению с теми канонами, что были определены к фигуре патриарха на Поместном соборе 1918-го года. Государство тем самым экономило силы, ведь для контроля влиятельной религии проще было опираться на одну фигуру, чем на множество сект и уж тем более пытаться контролировать подполье. Тем не менее, Церковь оставалась до крайности зависимой от расположения властей, и даже не имела собственного юридического лица.
Когда советская армия освобождала оккупированные нацистами территории, не могло быть и речи о том, чтобы снова начать гонения на религию в духе 1920-1930-х. Это было бы воспринято не в пользу советской власти как населением, так и международным сообществом. Ситуацию осложняло для атеистов и то, что победа в войне расширила сферу влияния СССР на огромные территории Восточной Европы, где проживали миллионы славян и православных. Учитывая статус страны-освободительницы и эти обстоятельства, государство решило использовать православие для укрепления советской власти и реализации нового проекта Сталина по превращению Москвы в мировой центр православия. Планировалось создать в Москве и в лице московского патриарха противовес и даже альтернативу власти Папы Римского, который активно боролся с коммунизмом в союзе с западными державами. Поскольку под властью советов оказались такие ключевые православные страны, как Болгария, Румыния, Сербия (Югославия), нужно было быть совсем упоротым ленинцем, чтобы не воспользоваться таким историческим шансом. В 1940-е годы советская власть решила отодвинуть идеологию на второй план, отдав приоритет прагматизму и патриотизму. Перемены были подхвачены православными за рубежом, например сербский патриарх Гавриил прямо говорил, что “первенство в православном мире должно принадлежать Московскому патриарху, и Русская церковь должна стать матерью для славянских церквей” (А. Роккуччи, стр. 253).
31 января-4 февраля 1945-го года в Москве состоялся Поместный собор, на котором был избран новый патриарх, Алексий и принят документ “Положения об управлении РПЦ”. В Соборе приняли участие 171 делегат из СССР и Америки, из них 4 митрополита, 13 архиепископов, 29 епископов, 3 архимандрита, 2 игумена, 68 протоиереев, 8 священников, 2 диакона, 4 монаха и 38 мирян. На Соборе присутствовали патриархи Александрии, Антиохии и Грузии. Поэтому в законности православной патриархии сегодня вряд ли могут быть сомнения, даже при неоднозначности избрания Сергия.
22 августа 1945-го года Совнаркомом было принято постановление, в котором были перечислены новые права Русской церкви. Патриархия, епархии, приходы, монастыри получали ограниченные права юридического лица. Теперь они могли, получив разрешение Совета по делам РПЦ, приобретать транспорт, производить церковную утварь, продавать её, арендовать, строить и покупать дома для своих потребностей, а также открыть счета в Госбанке СССР. Непосредственно патриарху, после беседы со Сталиным в судьбоносном 1943-м году, транспорт, резиденция и особое продуктовое обеспечение (подобно тому, как обеспечивалась советская номенклатура) были предоставлены двумя годами ранее.
Тогда же были определены следующие правила проведения богослужений и таинств, которые включали в себя следующее:
- богослужения проводить только в стенах храмов и молитвенных домов.
- все собрания общины проводить только в пределах стен храма.
- крестные ходы исключительно вокруг здания церкви.
- проведение процессий, обрядов, похорон с процессиями до кладбища — если за пределами храмов, то только с разрешения местных властей.
- беспрепятственный колокольный звон (напомню, что накануне войны он прекратился, вот почему это стоит выделить отдельно).
- проведение обрядов на дому у верующих.
- проводение съездов духовенства и мирян епископами с разрешения властей.
Однако следует отметить, что большевики ограничили деятельность Церкви исключительно богослужебной деятельностью, лишив её возможности вести социальную деятельность, чем она занималась столетиями. Так, Церкви было запрещено:
- создавать кассы взаимопомощи, благотворительные общества, кооперативы
- организовывать какие-либо курсы и кружки без разрешения Совета по делам РПЦ
- открывать публичные библиотеки, санатории, поликлиники
- организовывать экскурсии, детские площадки, собрания молодежи, женщин и детей
- преподавать религию в школах и детских садах
Как видим, ограничения, касавшиеся Церкви, в целом, укладывались в общую социально-экономическую ситуацию в стране, где вся деятельность была монополизирована большевиками.
В 1946-м году РПЦ вернули часть Троице-Сергиевой лавры, закрытой в 1920-м году и мощи преп. Сергия Радонежского — это был очень серьезный шаг со стороны государства, потому что возвращенные монастыри и реликвии имели огромное символическое значение не просто как чисто религиозные, но и как национальные символы. В 1947-м году большевики возвратили верующим мощи святого митрополита московского Алексия, что было продуманным политическим ходом — эти мощи были размещены в Богоявленском соборе, в котором должны будут проходить богослужения во время намеченного в следующем году Совещания глав и представителей церквей.
В 1948-м году в Москве прошел авторитетное по своему составу Совещание глав и представителей поместных православных церквей в честь 500-летия автокефалии русской церкви. В совещании участвовали делегации 11 из 13 автокефалий. Важно подчеркнуть, что это произошло в окружении враждебной к религии большевистской власти, которая, разумеется, не из любви к Богу использовала церковь для своих внешнеполитических задач. Тем не менее, прогресс был очевиден — если к 1941-му году в стране было меньше тысячи церквей, то к 1948-му году их было уже 14329.
Система таких взаимоотношений просуществовала с кратковременными перерывами до 1958-го года. Впрочем, благополучные (стабильные) для Церкви годы, можно сказать, закончились еще при Сталине в 1948-49-м. Поводом к этому послужил инцидент в Саратове 19 января 1949-го года во время праздника Крещения Господня. Во время процессии в 30 тысяч человек около 500 верующих разного возраста погрузились в ледяную речную воду, в соответствии с русскими традициями этого торжества. Все было снято фотографами, которые так же присутствовали на мероприятии. Советские чиновники восприняли это как “распространение порнографии” и массовое обнажение, хотя в действительности речь шла о несколько смелом выходе верующих за рамки дозволенного — расценивалось как проведение обряда за пределами храма. После чего, 19 февраля, в советских СМИ появилась статья “Саратовская купель”, наполненная антирелигиозным содержанием. Отреагировала и патриархия, обеспокоенная тем, что хрупкое “перемирие” будет нарушено таким событием, разослав предписания касательно правил проведения праздников в пределах храмов, а также сделав кадровые перестановки (аналогично кадровые изменения произошли и в среде советских чиновников).
С 1949-го года произошли изменения в политике Совета по делам РПЦ. Он уже не был так благоприятно настроен в отношении разрешений по проведению праздников. Публичные инициативы религиозного характера теперь ограничивались пределами церквей. Церкви и семинарии стали открываться намного реже, более того, их количество стало вновь сокращаться (точные цифры см. в разделе статистики). Особенно сильно досталось монастырям, которых с 1945 по 1952 год стало меньше на 31, в то время как численность монашествующих оставалась примерно той же. Вообще, единственный монастырь, который был открыт советской властью, была Троице-Сергиева лавра и то, с учетом исторического и символического веса оного. Активность и расширение влияния Церкви испугало большевиков не на шутку, впрочем, до прихода к полноте власти Хрущева речь могла идти только о сужении имеющейся у Церкви ограниченной свободы, но не о полноценном наступлении на религию в духе 1920-х. Тем не менее, в 1948–1949-гг. был закрыт 561 храм.
В 1954-м году вышло постановление ЦК КПСС “О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах её улучшения” и докладная записка “О крупных недостатках в естественнонаучной, антирелигиозной пропаганде”. Документы были посвящены росту влияния религии и краху атеистической пропаганды большевиков. Несмотря на одобрение Хрущева, изложенные в них идеи возобновления наступления на религию пришлось отложить в ящик из-за внутриполитической борьбы за место Сталина.
Когда в борьбе советских элит победу окончательно одержал Хрущев (в 1958-м году) и партия (над “государственниками” в лице Маленкова), идеология снова вышла на первый план и гонения возобновились, хоть и не в таком жестком формате, как при Сталине в 1930-е. До самого крушения СССР эти гонения, выражавшиеся, прежде всего, в административно-юридическом терроре, Церковь и верующие уже не чувствовала той стабильности, которая выпала ей почти удачным стечением обстоятельств в 1943-м году. В 1961-м году была закрыта даже Киево-Печерская лавра — на что не хватало духу “поздним” сталинистам, руководствовавшимся международной репутацией после войны. Монастырям вообще особенно досталось, учитывая, что за 1959–1960-гг. были закрыты 28 монастырей из 57. Вспомнились подзабытые фискальные методы 1920-х — были увеличены налоги на продажи свечей, очень важного источника доходов Церкви. В поздние сталинские годы особых препятствий к обогащению приходов не проводилось. Началось изъятие книг из церковных библиотек (спрашивается — зачем?). Под прицелом оказался и Карпов, поскольку ему приписали благоприятное отношение к религии в силу относительно стабильных отношений Церкви и государства в 1940-е. Возобновилось систематическое закрытие церквей — действующих и имеющих прихожан (при Сталине многие церкви на селе закрывались в ходе коллективизации и урбанизации и уменьшения верующих в сельской местности, переезда их в город, а также такие церкви, которые в годы немецкой оккупации были переделаны из зданий не-культового назначения). Только за 1960-й год большевики закрыли 1938 церквей! Предпринимались меры в направлении ослабления церковных кадров, их пополнения. Для этого были закрыты 5 из 8 семинарий, поступить в них стало делом трудным, в результате чего к 1964-му году численность семинаристов сократилась в 4 раза (в сравнении с 1958-м годом).
В 1961- году принятая XXII съездом КПСС программа партии предполагала построение в стране коммунизма, что включало в себя усиление антирелигиозной кампании. Прогресс в деле построения утопии шел полным ходом, так что к 1965-му году в стране стало на 5863 церкви меньше, чем семью годами ранее. С таким богатым наследием Хрущев оставил страну Брежневу, при котором размах коммунистического антирелигиозного угара несколько уменьшился. Но в целом эти процессы просуществовали до самого распада империи большевиков.
Реакция русских
Часто приходится читать, будто бы верующие прогнулись перед большевиками, хотя могли бы идти по пути сопротивления до конца, как это было в самые беспокойные годы 1920–1930-х годов. На самом деле это не так. Во-первых, когда в 1943-м году были намечены контуры новой политики взаимоотношений государства и Церкви, никто не строил никаких иллюзий. Это верно не только для иерархов, но и простых верующих, о чем сообщал сам глава Совета по делам РПЦ Г. Карпов: “в отдельных случаях духовенство и верующие рассматривают современное состояние церкви, как явление временное, вызванное войной, и что можно ожидать резких изменений в политике государства в отношении церкви”. О том же свидетельствует разговор епископа Херсонского Михаила (Рубинского) с уполномоченным совета по Херсонской обл.: “только незначительное меньшинство соборян принимало все эти торжества и все виды внимания, как прямое признание института церкви со стороны правительства и установление полной веротерпимости, а подавляющее большинство духовенства и мирян в недалеком прошлом почти поголовно репрессированных, отнеслись ко всему этому очень критически, с большой осторожностью, с большим сомнением и даже полным недоверием, считая, что все это вызвано к жизни какими-то неясными еще моментами политической необходимости”.
Иерархи Церкви иллюзий тоже не строили. В пользу их понимания ситуации говорит тот факт, что после 1943-го года патриарх и другие иерархи предпочитали ставить в управление церковными территориальными единицами тех людей, которые получили образование еще в дореволюционной России и которые прошли через репрессии. В сущности, репрессии в биографии служили своего рода индикатором надежности кандидата. Аналогично с рукоположением новых священников, которых очень не хватало — приоритет отдавали тем, кто был репрессирован и работал в церкви в том или ином виде еще до революции — т.е. рукополагали не столько обученных и образованных, сколько обычных сторожей, певчих и других работников храма, может и не разбиравшихся в литургии и богословии, но бывших по-настоящему православными. Это, кстати, было причиной падения качества кадров в Церкви — многие были просто убиты большевиками, а обучение новых образованных кадров затруднялось политической ситуацией в стране. Эхо этого ущерба, нанесенного когда-то коммунистами, слышно и сегодня.
Не оставались верующие в долгу и до 1943-го. В одном только 1930-м году из 13754 крестьянских протестов, охвативших 2,5 млн человек, 1487 случаев были связаны с закрытием церквей и изъятием колоколов (А. Роккуччи, Сталин и патриарх, стр. 88). Масштабы репрессий и численность сидевших в тюрьмах и лагерях клириков и мирян тоже говорит в пользу того, что люди не боялись большевиков и даже самой смерти. По-своему протестовали и уходом в подполье и таким феноменом, как “бродячие священники”. Это были обычные священники, не имевшие прихода, но перемещавшиеся тайно от властей по селам и проводившие обряды и таинства в собрании верующих. Если священника не находилось, простые миряне даже могли найти такового сред любого крещенного прихожанина, который понимал что-то в богослужениях и таинствах.
Рост религиозности после 1943-го года доказывает, что вера никуда не девалась и что христиане готовы выйти на богослужение без каких-то дополнительных гарантий своей безопасности. На Пасху 19 апреля 1944 года в Москве богослужения в 30 имеющихся храмах посетил 120 тысяч человек. В Московской области около 148 тысяч. В 1943-м таких было всего 95 тысяч. Основной контингент на службах тех судьбоносных лет состоял из женщин (75%), пожилых (50%), среднего возраста и молодежи 50%, солдаты и офицеры Красной армии. Присутствие военных на службах, особенно нуждающихся в духовной пище в годы войны, опровергает тезис, будто бы Красная армия была по существу своему атеистической. Присутствовали священнослужители и на фронтах отечественной войны, где “…с сочувствием слушали его (священника) офицеры, какое он на них производит впечатление, и какие интересные беседы потом завязывались” (А. Роккуччи стр. 174). В последующие годы масштабность пасхальных служб в городах только возросла — в 1949-м году московские службы посетило 215 тысяч человек, а Страстной Четверг — 120 тысяч. В Киеве в том же году и в тот же праздник вышло от 100 до 150 тысяч, в Рязани 15 тысяч (на две церкви!), в Воронеже 10 тысяч, в Минске 7 тысяч, в Риге 8 тысяч.
Отклик граждан на потепление отношений между Церковью и государством поражает своими масштабами. Вероятно, поражал он и большевиков, не ожидавших такого поворота событий. Так, Георгий Карпов охарактеризовал явление следующими словами: “Следует считать ходатайства массовыми и настойчивыми”. На государство посыпались ходатайства по открытию церквей, подписанных гражданами. В первом полугодии 1944-го года пришло 3045 ходатайств. Однако большинство из них были отклонены, да и то если вообще были рассмотрены. Якобы народная власть игнорировала ходатайства, на которых стояли подписи тысяч человек. Например на ходатайстве об открытии церкви в Марийской АССР стояло 2617 подписей. Люди готовы были взять все расходы на открытие церквей на себя (даже в годы войны!), но государство не было готово, даже в условиях новой церковной политики, либерализовывать религиозную жизнь в таких пределах. В следующие годы количество ходатайств только увеличилось. В 1946-м году только за три квартала и только по 24 областям страны Совет по делам РПЦ принял свыше 7 тысяч ходатайств через т.н. “ходоков” — верующих, которые лично приезжали в Москву с прошением от лица группы верующих. Всего с 1943 по осень 1946 года поступило 16275 ходатайств, а с 1946-го по конец 1947-го еще 4414. За каждым таким обращением — сотни и тысячи верующих граждан СССР.
Однако государство большую часть таких обращений, как я уже говорил выше, отклоняло. С 1944-го по 1947-й годы большевики отклонили 15567 ходатайств, т.е. 75,2%. За период с 1944-го по 1949-й год лишь 20–25% ходатайств по открытию церквей получили от Совета по делам РПЦ “добро”. Хотя это не было обосновано какими-то материальными проблемами, ведь для удовлетворения ходатайств достаточно было использовать закрытые и не используемые церковные здания, коих в СССР было около 15,5 тысяч, из них в РСФСР более 14,5 тысяч. Возможно, были некие заранее запланированные установки, например удовлетворение не более четверти ходатайств. Следует заметить, что в целом эта политика шла в русле стратегии по постепенному вымиранию религии — именно на это надеялись большевики, поняв, что насилием Русскую церковь уничтожить не удастся.
Наконец, еще одно свидетельство живой христианской веры граждан заключается в статистике по семинаристам. Если смотреть на 633 учащихся в семинариях и академиях учеников в 1951 году, то мы увидим, что 80,5% их были молодые люди до 30 лет, т.е. родившиеся уже после революции. Из них 80% имели дипломы о среднем и высшем образовании. Лишь 14,6% всех учащихся происходили из семей духовенства (А. Роккуччи, стр. 363). Это очень важно отметить, ведь духовная карьера в атеистическом обществе была, мягко говоря, смелым и оригинальным выбором. Можно уверенно сказать, что в таких условиях люди выбирали путь клирика по-большей частью исходя из искренних убеждений, а не карьеризма. В то же время партия пополнялась рядами карьеристов, что и определило то, что КПСС больше нет, а РПЦ — есть.
Статистика, которая говорит сама за себя
По данным совета по делам РПЦ, на 1 августа 1944-го года в СССР, кроме Прибалтики, действовало 8809 церквей. Подавляющее их число находилось, во-первых, на территориях, ранее оккупированных немцами, во-вторых, на территории Украины и Молдавии. Для сравнения — в Одесской области было 500 церквей, когда как в Московской всего 187. В 1948-м году РПЦ насчитывала 11876 зарегистрированных священников, 1255 диаконов, 14329 открытых церквей. Помимо них, к 1947-му году насчитывалось 17568 псаломщиков, регентов, певчих, бухгалтеров, сторожей и прочих служащих при церквях, и еще 75 тысяч членов приходских советов.Однако не стоит представлять ситуацию заслугой коммунистов. Достаточно посмотреть на следующие данные: 3021 (21,1%) церкви никогда не закрывались (в основном потому, что находились на новых территориях СССР), 2491 церковь (17,4%) были насильно переданы РПЦ в ходе ликвидации греко-католиков. Самой большей долей являются те церкви, что был открыты за годы немецкой оккупации на территории, которую контролировал Вермахт — 7547 церквей (52,7%). Большевики же позволили открыть заново лишь 1270 церквей или 8,8% за 1944–1947 годы.
Показательна картина распределения церквей по регионам СССР. 87,7% церквей находились на тех территориях страны, которые во время войны был оккупированы немцами. Подавляющее большинство церквей приходилось на Украину — 8931 церковь или 62,3%. Россия находилась на втором месте с большим отрывом — 3217 церквей или 22,5%. На третьем месте располагалась Белоруссия с 1051 церковью (7,3%). На четвертом месте Молдавия с 612 церквями (4,3%). В трех прибалтийских республиках 335 церквей (2,3%), а в остальных республиках оставшиеся 183 (1,3%).
Россия (РСФСР) была самой пострадавшей страной из всех, когда либо входивших в состав Российской Империи. Потери среди верующих, церковных зданий, культурного наследия здесь — наибольшие. Что и говорить, ведь только 5,4% от существовавших в 1914-м году храмов в 1948-м году функционировали в РСФСР. В Украине таких было 78,4% — что не удивительно, ведь значительная часть Украины после гибели Империи оказалась в составе Польской республики.
К 1949-му году в результате процесса насильственного присоединения Греко-Католической Церкви к Московской патриархии, РПЦ получила в свое распоряжение 3001 церковь, 1242 священника и 463 диакона. ГКЦ рассматривалась как агент Ватикана и к тому же не вписывалась в общую концепцию новых отношений с Церковью. Кроме того, греко-католики были идейным источником украинского национализма, что так же не вписывалось в общую логику Сталина 1940-х касательно особого положения русского народа в СССР.
В 1953-м году количество храмов (как полноценных, так и молитвенных домов) было 13508 — на более чем 800 храмов меньше, чем в 1948-м. При этом регулярные богослужения проходили лишь в 9387 храмах, из них ежедневно и вовсе в 504-х (А. Роккуччи, стр. 335). К этому следует прибавить 70 действующих монастырей и скитов (из них лишь 2 — в самой России) с 4620 монахами и монахинями. Всего за период с 1950 по 1953-й год численность храмов уменьшилась на 765 единиц.
Распределение храмов оставалось неравномерным и в 1956-м году. 63,4% всех советских храмов располагались на территории Украины — даже больше, чем в 1948-м. 50% духовенства служили там же. То есть значительная часть церковной жизни СССР проходила на территории всего одной республики, когда как в России (РСФСР) она концентрировалась в городах и, в общем, ни в какое сравнение не шла с тем, что было до революции.
В 1958-м году в СССР действовали 13414 церквей и 56 монастырей— на 94 храма меньше, чем тремя годами ранее. Однако через семь лет, в 1965-м году, осталось открытыми всего 7551 храм и всего 16 монастырей. Еще через десять лет, в 1975-м году, РПЦ насчитывала 7062 прихода, а к 1982-му году — 7001 приход.
В 1988-м году, к 1000-летию крещения Руси, у РПЦ осталось всего 6893 прихода, 74 епископа, 6674 священника, 723 диакона, 21 монастырь, 1190 монахов и монахинь, 3 семинарии, 2 академии и 1999 учащихся в них. В некотором роде это эдакий выполненный за 74 года план большевиков по уничтожению религии. Вспомните, с чего они начинали — свыше 77 тысяч церквей, около тысячи монастырей, более сотни тысяч клириков. Даже в сравнении со сталинскими 1940-ми эти цифры меньше более чем в два раза — как мы помним, в 1958-м году “фракция воинствующих атеистов” взяла верх над прагматичной “фракцией патриотов”. Однако Русская церковь все равно победила большевиков — она оказалась умнее и терпеливее. Как мы помним, в конце 2017-го года у РПЦ было 36878 храмов и иных помещений для богослужения по всему миру (900 из них — в дальнем зарубежье), 462 мужских и 484 женских монастыря, 39414 клириков. Это намного больше, чем в 1988-м, это больше, чем даже год назад. В то же время где КПСС? Её нет. Нет больше Совета по делам РПЦ (вероятно, современный аналог у спецслужб, конечно, есть, но он имеет совсем другой окрас). Русская церковь, как носительница своеобразных, но все таки европейских традиций России, в отличии от Ленина, действительно проявила себя “живее всех живых”.
Католическая Церковь
Напоследок расскажу кратко о ситуации с Церковью, к которой принадлежу сам — Римско-Католической. В целом католики, усилиям большевиков, были уничтожены практически полностью. О греко-католиках мы уже говорили выше — вся их структура, попавшая в руки большевиков, была ликвидирована. Что касается римских католиков, то перед революцией один только Могилевский диоцез (один из 12) насчитывал 331 приход. К 1925-му году он же насчитывал всего 119 церквей. К концу 1930-х в стране осталось всего 2 католических храма, а священники были поголовно расстреляны, высланы или сидели в лагерях. Эти два храма — не закрытых только потому, что работали при диппредставительстве Франции— это все, с чем жила РКЦ в СССР до самого его распада, в т.ч. потому, что сталинская новая политика отношений с Церковью после 1943-го года католиков не затрагивала. На сегодня в России открыто свыше 400 приходов, так что большевики проиграли не только Русской церкви, но и Римско-католической.
***
Примечание: я запрещаю полное использование данного материала без моего разрешения. Если вы увидели эту статью на другом ресурсе, имейте в виду, что она была опубликована без моего согласия. Эксклюзивно для подписчиков Economics & History и моей страницы на Medium!
Если вам нравятся мои статьи, если вы поддерживаете то, что я делаю, присылайте мне донат на яндекс-кошелек по ссылке https://money.yandex.ru/to/410011726028157 или в вк-деньги: https://vk.com/stankevichyus или на карту сбербанк: 4276 5500 4948 3301.
