О патриотизме
После 24 февраля для сознательной части российского общества стал актуальным вопрос о сущности патриотизма. Пассионарные россияне разделились на тех, кто поддержал известное решение Владимира Путина и тех, кто не поддержал его по морально-этическим соображениям. Наиболее ярые сторонники власти стали обвинять своих менее “воодушевленных” сограждан в предательстве страны, называть их не иначе как врагами народа. Мобилизационная формула “в трудное время мы все должны сплотиться вокруг единого лидера и не высказывать инакомыслия” навязывается как единственно допустимая. Но насколько не-патриотична позиция, позволяющая себе не соглашаться с властью, даже в “трудное время”?
Разберем, в чём же заключается патриотизм “патриотов” и “не-патриотизм” инакомыслящих. Чтобы узнать ответ на этот вопрос, я заранее разделил российский патриотизм на два типа: релятивистский (по аналогии с моральным релятивизмом, спасибо за подсказку удачного названия подписчику Сергею Серегину) и абсолютный. При этом, меня вполне устраивает определение патриотизма как “политического принципа и социального чувства, осознанной любви, привязанности к родине, преданности ей и готовности к жертвам ради неё, осознанной любви к своему народу, его традициям”.
Начнём с релятивистского патриотизма.
Как мне это видится, релятивистский (относительный) патриотизм, с одной стороны, не разделяет друг от друга интересы правящей партии (группы, верхушки) и общества, государства и страны. С другой стороны, относительный патриотизм всегда занимает сторону определенной, авторитарной, власти; для него интересы, постулируемые людьми, находящимися во главе авторитарного государства, и есть интересы общества и страны. При этом нет возможности проверить, в какой степени действия власти соответствуют интересам общества, поскольку нет демократических выборов и открытой дискуссии. Таким образом, мы можем сказать, что такой патриотизм имеет партийную природу, в нём “партия” со своей конкретной идеологией заменяет как институт государства, так и общество со всем его разнообразием. Этот патриотизм относительный, во-первых, потому что как таковой он выражен относительно конкретного режима, а не страны и сограждан в целом. Во-вторых, потому что для патриотов-релятивистов то, что они считают интересами страны (а на деле — режима), стоит выше понятий добра и зла, хорошего/плохого, морали, этики, объективной нравственности. Как ни странно, но фраза президента России Владимира Путина «Зачем нам такой мир, если там не будет России?» очень удачно выражает такой релятивизм. Её очень любят повторять как-раз представители релятивистского патриотизма.
Говоря о привязанности к родине, корректнее будет сказать, что в относительном патриотизме она вытесняется лояльностью, не требующей развитого чувства гражданского долга и гражданского самосознания. Если партия сказала “надо” — значит наш релятивист говорит “есть”. Для таких патриотов общественная дискуссия вокруг инициативы власти — это “находка для врага”, а не поиск благой для всех истины. Ставить под сомнение решения руководства равносильно предательству, ибо они вытесняют истину на обочину. В такой картине мира все происходящее принимает самые крайние формы: есть только плохие и хорошие, черные и белые. Здесь нет противоречия с патриотическим релятивизмом, как раз наоборот, им не положено размышлять над нравственностью поступков, над тем, как они могут повлиять на гражданское общество. Главное — это цель. Средства, методы — они просто есть. Сознание пребывает в мобилизационном режиме, а любое событие воспринимается как борьба, битва. Иное мнение видится как происки врага. Как метко для релятивиста выразился один блогер Acid prince funt, “те, кто сбежал после 24 февраля в Ереваны и Риги — трусы и предатели. Кто «не поддерживает происходящее» — трусы и потенциальные предатели. Никаких других оценок тут быть не может”.
Показательный эпизод: после трагической смерти дочери кремлевского философа Александра Дугина Дарьи все, кто вместо публичного сожаления и горечи выразил лишь нейтральное (даже не радостное) отношение к этому событию, были отнесены некоторыми представителями релятивистского патриотизма к врагам России и даже к украинской агентуре. Так, когда телеграм-канал Brief и НЕЗЫГАРЬ (оба, причём, считаются около-кремлевскими) написали, что преждевременно винить во всём украинских диверсантов, лоялист до мозга костей Егор Холмогоров написал, что “мрази продолжают сливать”. Телеграм-канал ирредентистов “Под лёд” поддержал Холмогорова и добавил: “Тем временем сволочь продолжает свою шарманку про “не поддаваться на провокации”. Холмогоров верно пишет “партнер партнеру окровавленную руку моет”. Зачем они это делают? Думаю ответ очевиден — это буквальные враги и агенты влияния иностранных государств и спецслужб. Другого объяснения этому нет и быть не может. Они будут писать про “мы не такие”, даже когда противник будет в Москве. Впрочем, он уже здесь”. А пропагандистка Маргарита Симоньян и вовсе призвала “выносить мусор” и арестовать всех, кто относится с сарказмом к вышеупомянутому событию.
Через неделю умер Михаил Горбачёв. И это событие снова стало интересным тестом на “лояльность”. Сами релятивисты, кстати, отреагировали на смерть автора “перестройки” довольно положительно. Пример — на скрине ниже.
Или вот мнение Евгения Спицына, более чем красноречивое для относительного патриота: “То, что о нём комплиментарно выразились все лидеры современного Запада — это говорит о многом. Люди, которые спровоцировали и ведут войну против России, считают её врагом, вдруг неожиданно говорят такие комплиментарные вещи в адрес Горбачёва. И становится совершенно очевидно, на чьей стороне, добра или зла, играл Михаил Сергеевич. Делал ли он это сознательно или в силу своей тупости, в силу своего характера — об этом можно дискутировать. Но вот очень показательный факт: своё 80-летие Горбачёв где праздновал? В Лондоне. Тоже очень показательно”.
Любопытно заметить (и это наблюдение следовало бы развить в отдельной статье), что релятивисты совершенно нечувствительны к очевидным противоречиям. Если, по мнению Спицына, комплиментарные высказывания западных лидеров о Горбачёве свидетельствуют о его определенной политической ориентации (пусть и несознательной), то почему комплиментарные оценки Владимира Путина со стороны таких западных политиков, как Саркози, Меркель, Берлускони, Орбан, Трамп и другие — об этом не свидетельствуют? Я сомневаюсь, что Спицын не обдумал логику своего высказывания. Оно несёт вполне ясный идеологический посыл — если тебя хвалят западные политики (якобы, по умолчанию, враждебные России), значит ты “не на той стороне”.
Третий образец — пост на небольшом, но очень идейном канале Right History, который на мои комплиментарные тексты о Михаиле Горбачёве ответил следующее: “Но та политика, которую проводил Горбачев в реальности, привела к чудовищным территориальным потерям, которые в свою очередь могли привести к полному геополитическому краху России…Короче говоря, если какой-то около-политический клоун выступает за ослабление геополитических позиций России, за ослабление её армии, её суверенитета, а значит НАШЕЙ С ВАМИ безопасности, то это либо умственно отсталый, либо враг/агент влияния тех государств, которым выгодно это ослабление. Думаю, если покопаться, этот персонаж может оказаться и не русским ( ни в этническом, ни в культурном плане), и не православным, а каким-нибудь новиопом, приверженцем какой-нибудь умирающей на наших глазах религиозной секты, патологическим русофобом и возможно даже внуком латышского стрелка-НКВДшника”.
Релятивистские патриоты, как уже говорилось выше, не терпят общественной дискуссии вокруг судьбоносных решений власти (которые, как-раз таки, не должны приниматься ограниченным кругом лиц, но исключительно в рамках демократического процесса). На освещение события в недостаточно лояльном официальной версии ключе реакция относительного патриотизма крайне враждебна. Вот в пример, текст с телеграм-канала “Кухня черносотенца”: “А помните мы все, поголовно, смеялись над статусом «иноагента», который власть щедро раздавала либеральным СМИ? «Какие иностранные агенты, развели тут холодную войну, параноики» — тогда всё это казалось форменным безумием, казалось, что власть просто свихнулась и рубит свободу слова почём зря. «Это же просто альтернативные точки зрения!». Но вот началось СВО, и все заклейменные СМИ действительно стали выполнять роли агентов иностранного влияния — буквально и неиронично. Большинство, типо «Медузы», даже не старается делать вид, что это просто журналистика и непредвзятый взгляд — они просто рубят военную пропаганду категории B, которая по топорности может соперничать лишь с федеральными каналами. Только теперь понятно, к чему были все эти охоты на ведьм и закручивания гаек — мы просто готовились к войне. Местами криво, нелепо, неаккуратно и неуклюже — но хотя бы готовились”. Таким образом, подавление свободы слова на протяжении многих лет видится им срочной необходимостью в условиях “войны” (какой — непонятно, ведь Россия не объявляла никому войны, не перешла ни к военной, ни к экономической мобилизации, и официально проводит лишь специальную военную операцию против “украинских нацистов”).
В отношениях с властью относительные патриоты придерживаются “крепостной” крестьянской верности высшему руководству, при том что власть вовсе и не требует от них такой преданности (рано или поздно эта преданность может стать обузой, пример хунвейбинов в помощь). Как честно признается ирредентист Александр Жучковский, “пехотинцем Путина я стал именно тогда, когда понял: предыдущие годы были не сдачей (“Путин слил” — был такой мем), а наоборот — подготовкой к войне, что стало очевидным после 24 февраля. Через депрессию и торг я пришёл к полному и безоговорочному принятию Государя и его политики (мой лоялизм может выглядеть вычурным, но я неофит). Что касается существующих провалов и проблем, я придерживаюсь довольно простого примитивного объяснения: “Царь хороший, бояре плохие”. Ирония в том, что самой власти верность таких, как Жучковский, совершенно не нужна, ибо если режим субъектен, то жучковские — это объекты. Причём замечу важную вещь — оппозицию и просто инакомыслящих авторитарная власть воспринимает именно как субъектов. В конце концов, именно на борьбу с последними режиму приходится тратить огромные ресурсы. У оппозиционеров, вроде Яшина и Навального, особые условия содержания в тюрьме, а авторитетные инакомыслящие получают свое персональное нумерованное место в списке иноагентов.
Таким образом, релятивистский патриотизм едва ли является эталоном патриотизма и вообще соответствует определению сего термина. Речь идёт просто о лояльности той власти, которая, как кажется релятивистам, принесет исполнение их желаний и мечтаний, а любое препятствие на пути к реализации своей мечты лоялисты воспринимают как экзистенциальную для себя угрозу; как врага, а не как субъектных со-граждан со своими правами и мнением.
А теперь перейдем к абсолютному патриотизму.
Абсолютным я назвал его потому, что такой патриот оценивает то или иное решение власти, исходя не из лояльности или даже враждебности к ней, а сообразуясь со своими взглядами на то, что является добром или злом для сограждан и страны в целом; взглядами, сочетающими морально-этическое основание и гражданское самосознание (обе составляющие тесно переплетены). Абсолютный патриотизм может позволить себе выступить с пацифистских и универсалистских позиций (т. е. общечеловеческие ценности) в том случае, если считает решение текущей власти (независимо от того, авторитарная она или демократическая) губительным для страны. Он также может пассивно не поддерживать ни власть, ни общественные процессы, инициированные властью, в том случае, если не желает ей успеха, считая противоположный результат более выгодным и этичным для страны в целом. Абсолютный патриот может допустить, что его страна не права и осуждать её за эту неправоту (чего не встретишь у относительных патриотов, для которых действует только логика “мы всё, остальные ничто”).
В то же время, абсолютный патриотизм обязательно выступит за свою страну, если она подвергнется нападению со стороны агрессивного соседа. Так, если Россия подвергнется китайской агрессии, абсолютные патриоты будут защищать отечество независимо от того, какой режим и лидер находится у власти, так как это угрожает самому существованию страны и общества. С этой точки зрения, кстати, совершенно верно поступили русские, поддержавшие СССР в войне с Третьим Рейхом, так как последний представлял собой экзистенциальную угрозу для русского народа и его культуры.
В то же время, в случае когда твое собственное государство решает применять силу за рубежом (например, в операции в Сирии или Афганистане), абсолютный патриот оставляет за собой право выбирать, поддержать или нет решение властей, в зависимости от своих морально-этических гражданских соображений.
Отсюда можно вывести следующее: абсолютный патриотизм больше привязан к согражданам, к стране и её народу, чем к режиму, лидеру, партии и государству. Абсолютный патриот может поддержать власть, а может и не делать этого. Однако для абсолютного патриота важно, чтобы были учтены не абстрактные “национальные интересы” и “интересы державы”, а интересы сограждан, их права и свободы. Поскольку не бывает такого, чтобы все люди одной страны имели одно и то же мнение по важному вопросу, абсолютному патриоту принципиально наличие общественной дискуссии и демократических процедур в принятии ключевых решений. Свобода слова для такого патриота признак не слабости, а силы и правоты его государства. Если государство приняло решение, с которым абсолютный патриот не согласен, но не запретило ему выражать свою гражданскую позицию, признает его право на неё, то такое государство можно как минимум уважать и не считать откровенно деструктивным для общества. Если же государство создает режим нетерпимости и гонений на инакомыслие, следовательно, оно не уверено в собственной правоте и боится правды. Я думаю, что читатель понимает, каково мнение абсолютного патриота насчёт значения правды для гражданского общества.
Таким образом, противников вступления во внешние конфликты нельзя воспринимать как предателей или не-патриотов. Это полноправные граждане страны, которые не считают аргументы власти убедительными, а издержки от происходящего стоящими. Это люди, которые предлагают, вместо однозначного принятия любого решения “партии”, хотя бы дать возможность критиковать и предлагать альтернативу. Само собой, власть в таких предложениях субъективно не нуждается, ибо авторитаризм не терпит инициативы и всё делает исключительно из своих соображений, а не соображений граждан. Но объективно, именно критика и дискуссия укрепляет любую систему, поскольку оперативно находит её изъяны и так же оперативно их исправляет.
Причина, по которой относительный патриотизм нетерпим к гражданской дискуссии, заключается в том, что в его парадигме гражданин как политический субъект — априори лишняя фигура. Неприемлемы и партии, выражающие политическую субъектность граждан, ведь их программы могут не только не совпадать с пожеланиями лоялистов, но и победить на выборах в парламент. Поэтому релятивистские патриоты будут всеми силами цепляться именно за ту власть, которая не допустит смены курса с предпочитаемого ими на желаемый большинством граждан. И они это прекрасно понимают, что либо сейчас, либо никогда и никакого понимания в массах их идеи не находят. Например, уже упомянутый ранее Александр Жучковский пишет, что “разумеется, НАРОД НЕ ТОТ, разумеется. Для активных, “пассионарных” (не люблю это слово, но другого нет) людей народное большинство — пассивно и равнодушно по определению, от природы. Повторю мысль из предыдущих постов: народ в этом смысле не хороший и не плохой, он просто другой. НЕ ТОТ. То есть не такой, каким мы (“пассионарии”) хотели бы его видеть”.
Но если Жучковский и ему подобные идейные ирредентисты пытаются “брать выше”, то многие православные патриоты релятивистского типа поддерживают авторитарный режим и за меньшее — только из соображений, что он, якобы, не допустит гей-парады и однополые союзы в России. Думаю, читатель и сам знает, насколько важной темой является для православных гомосексуализм и как часто об этом говорят представители православия самого высокого ранга. Для абсолютного патриота ЛГБТ-парад может и не самое приятное в жизни зрелище, но поддерживать ради его недопущения режим, который сдерживает развитие экономики и гражданских институтов такой патриот не готов.
Именно в переломные для страны времена становится ясно, кто верен государству, а кто верен согражданам. Кто партикулярист, а кто ответственный гражданин. Кто готов предать гражданское общество, а кто остается верен его принципам солидарности, стоящих выше партийности. Если говорить о России, то события последнего полугода хорошо показали, по какому принципу разделено наше общество. “Крепостное” мышление стало уделом релятивистского патриотизма, когда как абсолютный патриотизм показал, что самые разные политические силы, от социал-демократов и евро-коммунистов до консерваторов и либералов могут занять единую этическую позицию по ключевому вопросу. Это доказывает нам, что некий образ парламента в головах многих россиян уже состоялся. Они смогут вместе работать в рамках единого гражданского общества и парламента, как общенациональной платформы, где можно, избегая гражданской войны, конкурировать за избирателей и предлагать, а не навязывать, то, что считаешь лучшим для страны.
Резюмируя, мы можем охарактеризовать релятивистский патриотизм как подданический (психология подданных, народ), а абсолютный патриотизм — гражданский (психология гражданина, нация). Последний куда лучше соответствует определению термина “патриотизм” — политический принцип и социальное чувство, направленные на страну и населяющих её людей, а не на конкретный режим и институт государства.
Примечание: я запрещаю полное использование данного материала без моего разрешения. Если вы увидели эту статью на другом ресурсе, имейте в виду, что она была опубликована без моего согласия. Эксклюзивно для подписчиков Economics & History и Medium.
